“У меня появилось ощущение, что нахожусь я в психушке”. Читатель Delfi о том, как ему приходится ухаживать за дементным отцом
А ведь я ещё хорошо помню, как ждал его после операции и как приготовил ему комнату и как оборудовал её всем необходимым. И как купил ему огромный телик. Однако, что-то пошло не так. К примеру, по прошествии всего-лишь первых трёх месяцев отец почти перестал слышать, а затем и видеть. И соображать стал плохо, вернее — почти никак. Соответственно, такими же стали и его поступки.
Поэтому вскоре у меня появилось ощущение, что нахожусь я в психушке. Только для одного пациента. Бонусом — жуткие депрессия и безнадёга. Да и отец незаметно превратился в злобного эгоистичного старика. А как достали мерзкие запахи. И здесь спасение было лишь в постоянной уборке. А убирать приходится по 3-4 раза в день. Так получилось, что я уже 462 дня безвылазно там, “на линии фронта”. Я не раз истерил и ревел. Да и как сдержаться, когда за день мой подопечный “герой” несколько раз мог вылить по литру-полтора вонючей мочи на пол? Уберёшь раз-другой, а потом слёзы сами накатываются на глаза и вопрошаешь “За что?” И это я ещё не затрагиваю тему испражнений. Даже комментировать тут нечего.
А ведь ещё недавно я был неисправимым жизнелюбом. Просто я никогда так, как сейчас, не жил. А жил до этого я легко и беззаботно, всегда с улыбкой. Не хвалюсь, но я был достаточно хорошим человеком; в характере превалировали доброта, честность, участие. Но это было, а сейчас всё ушло. С одной стороны всё-таки ещё хочется жить, с другой ценность жизни для меня как-то упала. Неожиданно я стал материться. И абсолютно улетучилось почтение к старикам. К сожалению, появилось наплевательское отношение и к себе и своему здоровью. Да и от самого здоровья остались рожки да ножки. Впрочем, иначе и быть не могло, ведь стресс на стрессе. Только за февраль у меня случилось четыре сердечных приступа. Естественно, о работе в таких условиях думать не приходится.
Теперь о помощи. Родные стали помогать мне лишь последние два, может, два с половиной месяца. До этого никто не мог понять, почему это я не улыбаюсь, чего это я “сам не свой”? Что же до социальных служб… Зашли как-то двое из нашей районной управы. Эстонка и какой-то русский парень, может быть, стажер. Однако, их больше интересовала проводка, а не наши проблемы. Под конец нашего общения надо было заполнить документы. Предложил женщине сесть, она ни в какую. Спросил паренька, в чём дело? Он мне на русском, по слогам? она брез-гу-ет. Такой вот социальный работник. Зато и иллюзий про “помощь” у меня больше нет.
