От Пыталово до Бухолово. Волки и овцы, ежики и ушанки, святые и грешные
За окном — Ленин, на столе — Путин с иконой Божьей матери, на шкафу — флажок ЕС и деревянный медведь с гербом Abrene и табличкой “250 лет на рубеже России”, по радио — латвийская “Домская площадь”, в телефоне — LMT. Портал Delfi провел три дня в приграничном российском районе Пыталово, который до второй мировой двадцать лет был частью Латвии, потом — РСФСР, а десять лет назад с преамбулой “от мертвого осла уши им, а не Пыталовский район” официально закрепил за собой российскую юрисдикцию.
“Белу пару накрахмалю, голубую надушу.
С русским я гулять не буду — латышонка сокрушу;
Ти ты русский, ти католик — не садись на мой подолик.
Мой подолик шелком шит — за подолик будешь бит;
Мой миленок — евреенок, совестно признаться.
За его меня бранят, тошно отказаться;
Выйду, выйду ль на крылец, посмотрю на небо:
Не идут ли латыши, не несут ли хлеба…”
…В тревожном сне воображение рисовало мрачные картинки, описанные знакомыми российскими правозащитниками: душную клетку с уголовниками, провокации на улицах, разбитую технику и, если постараемся, международный скандал… Проснулись на границе под монотонную политинформацию водителя автобуса, следующего дважды в неделю по маршруту “Рига — Пыталово — Псков — Новгород”: “…а лаять меньше латышам надо было!
Раньше вон сколько поездов в Пыталово ходило — и пассажирские, и грузовые. А теперь пассажиров уж почитай как два года нет, а груз в прошлом году упал на 70% и в этом Путин обещал до нуля уронить. Ну а что вы хотите?”.
Фото: Марис Морканс, DELFI/Mix Media Group
Вопреки пророчествам правозащитников и шофера, обе погранслужбы приветствовали дружелюбно: на латвийских Vientuļi улыбались стройные юноши с безобидными ежиками (эмблема Вилякского края) на рукавах, на российской Лудонке к автобусу выплыли томные девушки в ушанках… Это ж какие дети могли бы получиться, не будь границ!
От границы до Пыталово — 17 км. С пути не сбиться — придорожные канавы надежно помечены пустыми бутылками из-под водки. В районе улицы Победы латвийский LMT уступил место российскому Megafon, чтобы впоследствии периодически устраивать нам сеансы бесплатной связи с родиной.
Остановились в гостинице с уютным названием “Дубрава”. Раньше здесь был роддом, позже — дом Ветеранов и дом престарелых. Сегодня это царство рачительной хозяйки Татьяны — идеальный порядок с общим туалетом, душем и кухней обходится в 600 рублей (около 10 евро) с человека за сутки. С наших паспортов копируют каждую страничку, записывают ФИО, адрес и дату рождения: “Положено, чтобы передать службам”. Здравствуй, Пыталово!
История. Как ул. Лачплеша стала Красноармейской, Латгалес — Советской, Чаксте — Победы…
Версий у трех названий поселения — Пыталово, Яунлатгале и Абрене — куда больше трех. По одной, во времена Ливонского ордена здесь было место пыток. По другой, это русифицированное сочетание “Pie Talavas” (“у Талавы”). Директор Пыталовского краеведческого музея Дружбы народов Лариса Перепечкина склонна верить легенде о том, что раньше земли принадлежали русскому мушкетеру по фамилии Талов-Пыталов. Но “документов нету”, а первое записанное упоминание относится к 1873 году, в нем говорится, что “сельцо Пыталово-Новодмитриевское принадлежало помещику Неклюдову”.
Также спорно и данное городу в 1938 году имя Абрене (от abra — квашня). По версии Перепечкиной, это следствие мук строителей на местных болотистых почвах. По латвийской версии, в 1242 году на месте нынешней деревни Вышгородок находилась Абренская церковь.
Лариса Перепечкина убеждена, что “территория эта — исконно русская. Пыталово был крошечным населенным пунктом, развитие которого началось в конце 19-го века, когда решили построить железнодорожный узел…” Профессор ЛУ историк Эрик Екабсонс хоть тему названий не исследовал, но настаивает, что “латгалы в районе Пыталово жили не один век”. Он не отрицает, что в 20-х годах Абрене был самым русским городом в Латвии, а к 1935 году латыши составляли примерно его треть населения — в основном приезжие чиновники и пограничники, многие из которых после войны вернулись на родину.
Оба эксперта сходятся к тому, что Латвии территория понадобилась именно в связи с наличием стратегического железнодорожного узла, связывавшего Западную Европу и Россию. Из-за него же после войны Москва отыграла границы на 20 лет назад. “Возможно, Сталин в тот момент не был уверен в исходе раздела территорий — опасался, что союзники потребуют оставить Латвию на положении Польши, и решил не рисковать железнодорожным узлом, — считает Екабсон. — Мое мнение, осбого смысла возвращать эти земли в 2000-х не было. Мало того, если бы Путин хотел бы подложить Латвии бОльшую свинью, он мог бы отдать нам Пыталово. Это был бы и экономический удар, и рост числа нелояльных жителей Латвии. Зачем нам это?”
Так или иначе, но латышскую страницу истории города в пыталовском Музее Дружбы народов хранят бережно. Помимо экспоната “Латгальская изба”, нам предложили экскурсию “Пыталово — Абрене — Пыталово”. С рассказом о жизни в 1920-40-х годах — карнавалах, городских гуляниях, школах и гимназии с образованием по 100 латов в месяц, русских купцах, еврейских лавочниках и латышских чиновниках, посаженном Карлисом Улманисом дубе и митре Иоанна Поммера, хранящейся в Никольском православном храме, который строился в 30-е годы на собранные по всей Латвии деньги.
Директор Музея дружбы народов Лариса Перепечкина в антураже “Латгальской избы” и центральный экспонат — пограничный столб. (Фото: Марис Морканс, DELFI/Mix Media Group)
Сам Музей Дружбы народов расположен в здании лютеранской кирхи, построенной в 30-х годах. После установления советской власти купол “культового здания” снесли — здесь были складские помещения, потом кинотеатр “Спартак”, танцзал, спортзал, а с 1985 года — музей.
В экскурсию входит прогулка к зданиям, построенным в “латышские времена”, которые, хоть и обветшали со временем, и по сей день остались украшением города. Среди них самые известные — желтый железнодорожный вокзал в стиле классицизма, розовая почта и голубое здание бывшей Абренской гордумы, где расположился Пенсионный фонд.
До наших дней не дожило деревянное здание шестиклассной русской школы — ее в те годы возглавлял русский “Кришьянис Барон” Иван Фридрих, чей внук Николай Романенко — известный в Латвии ортопед. Под руководством Фридриха в Абрене проводились Дни русской культуры, а его хор крестьянок из деревни Шелено исполнял народные песни так, что зрители рыдали. В программу экскурсии входит несколько песен из исторического репертуара в исполнении современной фольклорной группы “Истоки”. Судьба Ивана Фридриха сложилась драматично — после войны его сослали в лагеря, а вернувшись в Ригу, фольклорист был лишен возможности работать по профессии.
Построенная в “улманисовские времена” железнодорожная станция с 1920 по 1938 год называлась Jaunlatgale, а до 1965-го года — Абрене.
В отдельный столбик сведены советские переименования улиц Абрене — Пыталово, которые остались неизменными и с развалом Союза:
Лачплеша — Красноармейская
Калпака — Пушкина
Латгалес — Советская
Гравию — Чехова
Полковника Бриедиса — Народная
Аллея Вождя — Горького
Чаксте — Победы
река Ритупе — Утроя
Главный герой макета “Партизанское движение и рельсовая война”, демонстрирующего, как партизаны пускали под откос немецкие поезда с оружием, командир подрывников Василий Кононов — спорная для Латвии фигура. В Музее ему отведено почетное место — среди героев-земляков, которых ставят в пример детям. Юных посетителей здесь знакомят с картами былых сражений и читают им фронтовые письма. Ну а днем на каникулах просто показывают мультики, ведь киноконцертный зал в Пыталово обещают построить лишь к концу года.
Посаженный Карлисом Улманисом дуб в конце года будет встречать посетителей нового киноконцертного зала — если все пойдет по плану. (Фото: Марис Морканс, DELFI/Mix Media Group)
Латыши. Ученик Капитановс, завуч Галина Лиепиньш и Лизавета Николаевна из Корсунки
“Латыши, ау, вы где?!” — хотелось кричать накануне поездки. Казалось логичным, что если были “латышские времена”, то должны были остаться и их следы — не только сложенные в здания кирпичики, но и живые люди, застрявшие меж границ…
В статистике Пыталовской районной администрации, кроме славянских национальностей (русских, украинцев и белорусов), числятся “представители кавказских национальностей”, “представители восточных национальностей” и “лица других национальностей”, из которых латыши отдельно не вычленяются. Пытались зайти со стороны псковского общества латышей Sakta — его глава Ирена Панченко в телефонном разговоре сообщила, что за десять лет они полностью утратили связь с областными земляками — тем было дорого добираться. Посоветовала искать латышей на пыталовском… лютеранском кладбище.
Пожав плечами на слове “лютеранское”, пыталовский таксист домчал нас до городского кладбища. Безуспешно рассматривая свежеубранные пластиковыми букетами могилы с русскими фамилиями, мы наткнулись на древнего деда, бодро шагавшего к выходу с велосипедом. На вопрос, где тут искать латышей, дед хитро прищурился: “Мамка моя, покойница, латышкой была — Лизавета Николаевна. Из Корсунки она!”.
Определив по нашим унылым лицам, что имя-отчество родительницы ни о чем таком латышском не свидетельствуют, дед Алексей нараспев произнес три волшебных слова “майзе, нав, ир” и пояснил, что родственники-латыши к ним часто “приезжавши”, а один из его родных братьев — “живши и умерши” в Резекне, потому что “пимши”. Дед не скрывал, что в трактористскую юность и сам “пил, курил да по бабам ходил”, а теперь “водка поганая”, “жена хорошая”, сам он “крепко болеет” и ждет “когда помирать”, а потому ведет здоровый образ жизни — ездит на велосипеде и мопеде, а в больнице был лишь раз. В качестве подтверждения, дед шустро выудил изо рта вставную челюсть и снова хитро улыбнулся.
Проводив нас до старых могил, Алексей пообещал: “В Ригу приеду — найду вас!” Опустив глаза к ближайшему холму, мы увидели памятник “Яунзем Ева Павловна — 1874–1948”, а в нескольких шагах — “Прауст Клавдия Петровна — 1915-1994”… Похоже, кладбищенский лесовик стал нашим талисманом: “латыши” разной степени готовности к общению встречались на каждом шагу.
Добрые люди тут же подкинули телефон живущей под Пыталово семьи Казушей. Встретиться с главой семьи не удалось — жена сообщила, что Гунар Доменикович “ушел отдыхать”, вернувшись с полевых работ где-то под Псковом. Сам он родился в Латгалии, в 15 лет переехал жить в Пыталово к дядьке с бабкой. Когда же колхоз дал дом, перевез в Россию родителей. Не довелось нам пообщаться и с Брониславом Тадеушевичем Букшем из деревни Носово, который, по утверждению местных, “позиционирует себя латышом”.
“А как же, есть у нас латыши! — заверила нас Людмила Сидорчук, директор Пыталовской средней школы. — Капитановс, например. Он с буквой “с” по всем документам проходит, потому что из Риги к нам приехал…” Тут на пороге класса возникла завуч по воспитательной работе Лепиньш Галина Николаевна. Объяснила, что ее родственники по маминой линии живут в Цесисе, а по папиной — в Риге и Виляке. Но все — русские. Откуда фамилия, сама не знает, да и в Латвии после закрытия границ была лишь раз — на похоронах бабушки.
Кстати, пыталовская школа названа в честь выпускника Абренской гимназии и Латвийского университета Александра Никонова — министра сельского хозяйства ЛССР (1951-1961) и президента Всесоюзной академии сельхознаук. Хитросплетения латышских лет Пыталово в этой школе проходят факультативно — в курсе истории Псковского края. “Такие темы мы особо не разрабатываем. И легионеров не трогаем”, — заверила нас учитель истории Маргарита Васильевна Жучкова. Более полезным здесь считают обмен школьниками и учителями с приграничными латгальскими городами: фестиваль искусств с приглашением детей из Лудзы, танцевальный конкурс с участием ансамбля из Виляки… “Пусть дети ездят и сами все видят”, — говорит директор.
Глава. У нас с Латвией даже погода одинаковая — чего нам делить-то?
“Свейцинаати дааргие драуги!” — замглавы администрации Пыталовского района Вера Кондратьева эту фразу выучила наизусть в возрасте 10 лет, когда в школе устраивали Фестиваль дружбы народов, а ее классу досталось представлять латышей. Последний раз в Латвии Вера Михайловна со своей начальницей Ларисой Владимировной Сидорук были пару недель назад — на выходных махнули на концерт Григория Лепса в Резекне.
Кабинет Ларисы Владимировны — собрание артефактов, отражающих бескрайнюю палитру районного начальства. За окном указывает путь в сторону Латвии каменный Владимир Ильич с загадочной табличкой “1870-1970”. “Не я ставила, не мне снимать! Он не в моем ведении находится”, — пояснила Сидорук. На столе выстроились в ряд фотография детей, икона Божьей матери и непарадный портрет Путина в уютной бежевой битловке. “Его тут уважают, — убеждена глава администрации. — В конце концов, не каждая территория России дождалась от своего президента “осла уши”.
На шкафу — деревянный медведь с гербом Abrene и табличкой “250 лет на рубеже России” и группка из флажков — Евросоюза, Дании и двух балтийских республик… “А где латвийский?” — тревожимся мы. “Готовится к приему вилякских гостей”, — улыбается Лариса Владимировна.
На своем посту Лариса Сидорук с 2012 года — назначена сверху. С сентября должность станет выборной. Глава района настроена решительно — любого подкидного валета из репертуара жалоб местных жителей кроет козырем. Безработица — 2%. Криминала — почти нет, если б еще вьетнамцы с китайцами через границу не лезли… В садик — без очереди. За последние 10 лет не закрыто ни одной школы. Работают сельские дома культуры. В планах — киноконцертный зал в центре города на областные и федеральные деньги. Отопление дорогое? Сменили мазутную котельную на газовую — счета за тепло снизились на треть. Спасибо Газпрому — все за их счет. (Ага, вот он заветный “газовый котел”! Через час нам его предъявили к осмотру — хорош.)
Ничейный памятник Ильичу в Пыталово снимать не собираются. Фото: Марис Морканс, DELFI/Mix Media Group
Хлебный комбинат закрылся? Да, там пекли самый вкусный хлеб, но оборудование старое, вот и закрылись. Колбасы от Пыталовского комбината в местных магазинах не найти? Да, колбаса у нас отменная, мясом пахнет, но райпо не берут — дорого, пока можно купить по пятницам на рынке, а скоро — в фирменном магазине, им уже площадку под строительство дали. Новые телефонные аппараты чуть не в чистом поле понаставили? Так это болезнь большой страны: пока госпрограмма телефонизации России набирала обороты, многих деревень не осталось, зато у каждой бабушки в руке “сотовый”. Но ведь кому-то автоматы жизнь спасли — по “03” и “02” можно звонить бесплатно.
Дороги плохие, говорят? Это зря. В городе многие починили. Не обращайте вы внимания на Красноармейскую (именно на ней стоит здание районной администрации, — прим. Ред.) — время придет, сделаем. Под ней же весь водопровод, трубы менять надо, а это деньги. Сделаем, пусть не волнуются, и улицу Каупужа (еще одна центральная улица, вдоль железной дороги, — прим. Ред.). Платное шоссе от границы (300 руб. с иностранной легковой машины, — прим. Ред.) с колдобинами? Было все шикарно, но, как говорят в Пыталово, “зима ушла вместе с асфальтом” — будем исправлять. Не зря же латыши эту местность Абрене назвали — все ходуном в нашей “квашне” ходит. Грунтовые воды стоят. Они уйдут, но нескоро.
Воды стоят, но и пожары горят — огонь бежит к домам по прошлогодней траве и кустам к деревянным домам — местные жители волнуются, что скажете? Лучший способ борьбы — обработанные поля, мы над этим работаем. Ну а волки, говорят, ничего не боятся — ни собак, ни людей? Это беда, волки стали умны до безобразия. Раньше боролись “Привадой” — разложим отравленное мясо и нет беды, но теперь Россия подписала конвенцию о защите прав дикой природы. У дикой-то права есть, а у домашней скотины? К местной фермерше Татьяне под сумерки волчица привела на двор двух волчат — зарезали больше 50 овец. Баба прибежала — слезы утирает. Как не помочь? Губернатор выделил денег на закупку телочек.
Как, вам еще не рассказали про нашу больницу? (Растерянно улыбаемся: вообще-то, рассказали, что люди мрут в очереди к семейному врачу, а в гинекологическом кабинете — дождь с потолка, — прим. ред.) Да, это наше больное место — будем разбираться. На крышу уже деньги выделены, с людьми — хуже: очень возрастной состав врачей. Скажу мерзкую вещь, но я не считаю, что в 80 лет можно полноценно лечить людей. А уходить не хотят, и молодежь не пускают. Да и не едут сюда молодые-то: мы 16 человек в столичные вузы отправляли — думаете, кто вернулся? Вот когда государство обяжет молодых врачей отработать там, где они нужны, а не где им хочется — тогда и порядок будет. А пока больницу нашу расформировали. Здесь врачей немного осталось, а к специалистам — в Остров надо ехать. Даже автобус бесплатный пустили два раза в неделю. Так, люди все равно недовольны!
От актуальных проблем Лариса Владимировна перешла к достижениям. По ее словам, санкции на Пыталовский район если и повлияли, то в позитивном русле: “Спасибо скачку евро, жители Латвии стали чаще к нам ездить за продуктами, бензином и лекарствами — аспирины, анальгины на всю улицу и село закупают. Жаль конечно, что бизнес совместный пока не развивается, но мы — за любой кипеж по приграничному сотрудничеству. Пока контачим в области культуры и спорта — поем, пляшем, в хоккей с волейболом соревнуемся. Мы к ним — они к нам. Больше всего — с Вилякой, у нас даже погода одинаковая, чего делить-то?!”
Приобщилось Пыталово и к европроектам. Часть улицы Горького в районе школы заасфальтировали и оснастили по всем стандартам за деньги приграничной программы сотрудничества Латвии, Эстонии и России, плюс софинансирование района. В самой школе появилась площадка и специальный кабинет для изучения Правил дорожного движения со всеми знаками, машинками и даже формой юного инспектора ГИБДД. Софинансирование российской стороны — 10-20%.
Гордость Пыталово — площадка для семейного отдыха горожан, построенная в рамках европроекта “Тур-де Латгалия” за 3,5 млн.рублей. По весне ее подтапливает коварная река Утроя. (Фото: Марис Морканс, DELFI/Mix Media Group)
Особая гордость — европроект “Тур-де Латгалия”: пять оборудованных площадок для отдыха на территории Псковской области. Одна из них — на 90 конструкций — в Пыталово, на берегу Утрои. Стоимость — 3,5 млн. рублей. Правда, подтапливается по весне, но обещают укрепить. Спасибо, Европа!
Впрочем, на Европу надейся, а сам не плошай, считает Лариса Владимировна и плавно выуживает из колоды главный козырь. “Не требуйте от нас заводов-пароходов, Пыталовский район всегда был сельскохозяйственным. До перестройки здесь процветало десять общественных хозяйств: колхозы, совхозы… Основное население работало на земле. Но тут появилась госграница, а это спецрежим, воинские части, перестройка всех инфраструктур и трактористы, стройными рядами подавшиеся в таможенники… Сегодня, в том числе и благодаря санкциям, сельское хозяйство снова в тренде…”
Чтобы не быть голословной, Сидорук везет нас в поселок Белорусский, некогда построенный прибывшими на Поезде дружбы товарищами из братской республики. В машине главы района звучит латвийская “Домская площадь”. Удивляемся, что так? А как же, деловито поясняет водитель, только у вас и узнаешь правильный прогноз погоды, мы ж на земле живем — у всех огороды, сады…
Находка Женя. Училась в Дании, дружит с латышом и поднимает русскую целину
Три года назад поля бывшего совхоза “Белорусский” стало выкупать ООО “Тригорское” и отбирать у кустов с буераками земли, которые не возделывались более 15 лет. История этого хозяйства началась с хобби: бизнесмен из Санкт-Петербурга Игорь Муратов приобрел дачу на Псковщине — надоело смотреть, как земли вокруг зарастают, и взялся за разработку. Сперва — в Пушкиногорском районе, следом — в Пыталовском.
Рапсовые поля АО “Тригорское” граничат с такими же полями крестьянского хозяйства Kotiņi, россияне и латыши мирно сосуществуют и делятся опытом. (Фото: Марис Морканс, DELFI/Mix Media Group)
В модульном домике нас встречала исполнительный директор компании Евгения Лихачева. Биография совсем еще юной девушки — хоть книгу пиши! Женин прадед — этнический немец выращивал баранов в Челябинской области. После революции семья бежала на Дальний Восток. Дедушка прослыл “вторым Мичуриным”: прививал деревья, вишни и яблони. Отец занимался коровами. Женя родилась в Находке, в 10 лет объявила, что не будет иметь ничего общего с сельским хозяйством — уедет в большой город.
Через 8 лет гены взяли свое. После учебы во Владивостокском вузе, отправилась получать знания в Данию по сельхозпрограмме. Свободно говорит на английском и датском. “Там, конечно, хорошо жить и отдыхать. Был соблазн остаться, но подумала: кем я там буду? Я же русский человек, люблю свою страну, меня тут все устраивает — менталитет, язык. А остальное — в наших руках… Вернулась, тут больше возможностей применить знания”.
Сегодня под началом Жени 47 мужиков от 23 до 63 лет, некоторые сыновей приводят, а двое вернулись из Санкт-Петербурга. “У нас абсолютная демократия: как поработал — так получил. Один комбайнер в уборочную страду заработал 120 тысяч рублей за месяц (около 2 000 евро). С алкоголем боремся просто: выпил — за борт. Если же человек хочет работать, мы его и обучим, и поможем”. С этого года в обороте хозяйства 6600 гектаров земли, зернохранилище и пара десятков суперсовременной техники — трактора по навороченности не уступают самолету, а управляются через космос.
“Чистим поля и каналы, восстанавливаем мелиорацию, закупаем технику. Кто-то крутит носом, нечерноземье, а я просто влюбилась в район, — хозяйски водит рукой по карте Женя. — У нас пока два направления: зерновые (ячмень и пшеница) и масличные (рапс). В этом году попробуем горох и гречиху. Глядишь, и завод гречишный построим. Из российских семян — только озимая пшеница “Скипетр”, а так все немецкая селекция — они хорошо зимуют, интенсивно всходят и растут. Потренируемся, может, и свой заводик семенноводческий откроем”.
А недавно Женя познакомилась с хозяином латвийского крестьянского хозяйства Kotiņi Алдисом Лочмелисом. “Свел нас несчастный случай, — смеется она. — Как-то поналетела из-за границы гадкая моль и давай лопать наш рапс. Вышли мы на горку — смотрим, а за границей поля желтеют. Сели с шефом на машину и поехали знакомиться. Оказалось, мы опрыскиваем поля — моль к латышам летит, они опрыскивают — она снова к нам. Надо договариваться и добивать вредителей хором. Алдис давно и серьезно занимается рапсом — у него технологии! Подружились. В этом году мы его приглашали в гости — семинар устроили большой в Изборске, куда приехали фермеры из Новгородской и Ленинградской области. Так что, нам есть на кого равняться”.
Прихожанка Нина. Родители — из Абрене, замуж — в Резекне, новые времена — в Пыталово
“Пожить бы еще недельку при Улманисе, и можно умирать. Так уж хорошо было, и земля была своя, и церкви строились, а не разрушались”, — говорила двоюродная бабушка пыталовской пенсионерки, бывшей учительницы русского языка и литературы Нины Сорокиной. В судьбе Нины Евгеньевны, ее дочки Светланы и внучки Ксении причудливо сплелись латвийские и российские реалии, старые и новые.
Родители Нины Евгеньевны — крестьяне из деревни Вышгородок, что в 6 км от Пыталово — появились на свет в начале “латвийских времен” — в 20-х годах, когда деревня звалась Аугшпилс, а город — сперва Яунлатгале, а потом Абрене. Мама училась в шестиклассной латышской школе, а крестный вспоминал, как однажды целый день простоял на коленях, потому что с другом на перемене говорил по-русски. Но был не в обиде.
“Все мои предки крещены, венчаны и отпеты в Вышгородецком храме, все были глубоко православными людьми — на власть не роптали, старались жить по принципу “для спасения души, где Господь поставил, там и служи”, — вспоминает Нина Евгеньевна. — Если надо было какие-то вопросы решать в мэрии, нанимали переводчика. Жили дружно, было немало смешанных семей. Скажем, у соседа Нил Николаевича была жена Фрида Оттовна. С началом войны большинство латышей уехали. Вернулся в Германию и наш помещик-немец Зиверт, на которого с детства работал мой папа.
Пыталовский район был оккупирован очень быстро. Немцы заняли наш дом, ночами приходили партизаны за продуктами, бабушка стирала им одежду. Всех молодых мужчин сразу призвали. Папу довезли до Риги, где он сумел бежать с парохода. Его нашли и хотели вернуть в строй, но машина с призывниками попала в аварию, папа выбил позвоночник и стал негодным к службе. Был сперва в немецком лагере, а потом (за это) — в советском. Вернулся лишь в мае 47-го, весил 47 кг. Все эти годы бабушка не знала, где он, но каждый день молилась и вымолила…”
Когда в 1960 году Нина пошла в школу, ни одного латыша в ее классе не было. Закончив Псковский пединститут, она стала преподавать русский язык, но тут родственники сосватали ее за фрезировщика в Резекне. “Очень не хотелось мне покидать родителей и любимый дом, но это не обсуждалось: жена должна идти за мужем”, — вспоминает Нина Евгеньевна. После нескольких лет работы в библиотеках, устроилась в резекненской организации общества “Знание”: устраивала просветительские лекции на многочисленных заводах и в училищах города.
“К нам приезжали научные светила из Латвии (Латвийской академии наук, ЛГУ, РПИ), так и со всего Союза — из Эрмитажа, Института востоковедения, МГУ, бывали и артисты — Ивар Калныньш, Дзидра Ритенберг, а мой любимый Гунар Цилинский даже расписался на память в моей энциклопедии “Советская Латвия”. В начале 90-х я привозила и лидеров Народного фронта — Юриса Боярса, Андриса Плотниекса…”
На книжной полке Нины Сорокиной соседствуют советская Латвия и современная Россия. (Фото: Марис Морканс, DELFI/Mix Media)
Несмотря на то что Резекне был довольно русским городом, Нина Евгеньевна сразу после переезда взялась за латышский язык: “Сидела со словарями, переводила, а когда читала стихи Райниса наизусть, мои латышские подруги ушам своим не верили. С учеными всегда начинала говорить по-латышски, они радовались, какая я молодец, и… переходили на русский”. Непросто приходилось и ее дочке Светлане: “Моим классным руководителем была прекрасная учительница латышского Инара Григорьевна, предмет я знала, в пятом классе даже на Празднике песни пела с хором Dievs svētī Latviju, Sausa koka sprigulīti… Но разговорной языковой практики в Резекне почти не было — даже латышские дети общались с нами по-русски”.
Нина Евгеньевна хорошо помнит времена Атмоды: “Были много несправедливости — русских называли лентяями и оккупантами, с чем я не могла согласиться. Но были и добрые дела. Среди первых начинаний — здание рижского Планетария, где проходили все пленумы общества “Знание”, вернули православной церкви . В то время я вошла в комиссию по переименованию улиц в Резекне. Например, улица Ленина получила название Атбривошанас аллея. Памятник Ленину был снесен, и тут же начат сбор денег на латгальскую Мару, чему мы очень радовались”.
Деньги на Никольский православный храм Пыталово, построенный в 30-е годы, собирали по всей Латвии. Сегодня в нем находится митра священномученика Иоанна Рижского (Поммера). Фото: Марис Морканс, DELFI/Mix Media Group
Нина Евгеньевна не скрывает, что ее расстраивает статуя Ильича в центре родного Пыталово: “Люди готовы его целовать его в обе щеки. Грех судить — эта любовь передается им с молоком матери. Мои родители, пережив тяжелые годы и репрессии, тоже говорили: слушай учителя. А учитель твердил, что дедушка Ленин — хороший. Лишь в 36 лет я начала читать другие книги, слушать свое сердце, и теперь понимаю, что вокруг этой статуи каменной — легион бесов. Этот человек нес только разрушения и нелюбовь”.
Сорокина уверена, что географическое название Пыталово произошло от латышского “Pie Talava” (“возле Талавы”): “Да, по-русски это произнести трудно и звучит не очень, но у меня сомнений нет, ведь в латышских тейках эта местность, где медведи водятся, так и называется Талава. Да и в Резекне мне всегда говорили: “Да-да, ты из “пие талава“…
Главное питательно-увеселительное заведение Пыталово. Говорят, вечерами там бывает настоящее “бухалово”. Мы не застали. Фото: Марис Морканс, DELFI/Mix Media Group
В 90-х в Пыталово активно обсуждалось, вернут ли территорию Латвии — местные жители были уверены: нет. Сорокины могли претендовать на латвийское гражданство, но… Когда весной 92-го границы стали закрываться, Нина Евгеньевна с 15-летней дочкой и 11-летним сыном решили уехать. “К тому времени мои родители умерли, а их дом три года стоял закрытым. Приезжать к “отеческим гробам” раз в году на Троицу мне было недостаточно. И потом, мы — русские. Возможность без стеснения говорить по-русски для нас важна. Да, многие мои знакомые латыши уважали русскую культуру, но мне не хотелось всю жизнь делать реверансы — мол, простите, я сюда не сама приехала, а замуж”.
Лишь спустя много лет, сын Нины Евгеньевны узнал, что отец, оставшийся в Резекне, записал его в… латвийские граждане. Когда наступил призывной возраст, его даже разыскивали из военкомата по старому месту жительства — не нашли. В итоге пришлось выбирать что-то одно. Понятно, что живя и работая в России, он выбрал именно ее. А вот за отказ от гражданства Латвии пришлось еще и заплатить. Повидаться с отцом перед его смертью успела лишь дочь — загранпаспорта тогда делались долго и дорого.
Нина Евгеньевна переживала за оставшуюся одинокой свекровь — церковный батюшка выдал ей 1000 рублей на паспорт и благословил на поездку в Резекне. Так, спустя 18 лет, Сорокина вновь оказалась в Латвии. Свои эмоции от поездки она оформила в стихи, которые читала нам сквозь слезы:
“Я еду к могиле мужа и навестить свекровь,
Что пережито — о ужас, как сердце трепещет вновь!
Там много друзей, о счастье, и много волшебных дней,
Там пережито с участьем очень добрых людей.
Там не было нацвопроса, там было друга плечо.
И все там решалось просто — с любовью и горячо,
И дети росли влюбленные — в свой город и микрорайон,
Развалины замка Ливонского — визитка для всех времен.
Цвети и живи благодатно, Латгалия — ласковый край,
Все помню, светло и внятно, прости меня и прощай!
Дочь Нины Евгеньевны Светлана в родном Резекне бывает примерно раз в год — навещает могилы отца и бабушки, наслаждается чистотой улиц и ароматом свежих булочек в кафе (“увы, у нас такой культуры нет”). Она признается, что смена страны и школы в 15 лет дались ей нелегко: “В России и школьная программа отличалась, и отношение. В Латвии даже в советское время было больше свобод и готовности принять тебя, какой ты есть, а тут ты — винтик-гаечка…” И все же свой выбор считает правильным: “Я рада, что я русский человек и живу в России”.
Закончив в Резекне музыкальную школу по классу фортепиано, в России Светлана хотела освоить самый русский народный инструмент — балалайку, но в Пыталовской школе ее не оказалось, пошла на домру — более древний русский инструмент, в котором каждая из трех струн звучит по-своему. После училища Светлана мечтала о своем оркестре русских народных инструментов: “Мы даже выиграли грант Сороса, на который все закупили, немного поиграли, но нет в провинции интереса”. Десять лет назад у нее была последняя ученица на домре. Сейчас есть желающие только на гитару.
За работу в музыкальной школе Светлана получает около восьми тысяч рублей и еще четыре тысячи — как музрук в детсаду поселка “Белорусский”. На коммунальные счета зимой уходит почти 10 000 (летом вдвое меньше). Пока муж Светланы работал, все было проще — сегодня он тяжело болен.
Непросто и Нине Евгеньевне, которая ведет хозяйство родительского дома — ухаживает за садом, сажает огород (с него же и кормится) разводит овец, косит траву и каждый день молится, чтобы местные напасти — огонь и волки — обошли ее дом стороной.
Жизненные трудности православные люди принимают со смирением: “В политические и административные проблемы мы не вникаем — это неполезно для души. Власть такая, какую заслужили”. Каждое воскресенье Нина и Светлана поют на клиросе родного Вышгородецкого храма, молятся за Россию и всех людей на земле.
Бухолово. Таинственный спиртопровод и непослушная буква “а”
Самая экзотическая история про Пыталовский район относится к 2006 году. Рассказывают, что накануне подписания пограничного договора с Латвией в деревне Бухолово, что неподалеку от погранпункта Убылинка, российские пограничники обнаружили тайный спиртопровод, ведущий из местного сельпо на некий земельный участок в Латвии, принадлежащий некоему шведу. По другой версии, шланг между странами вскрыли как раз латвийские стражи рубежей. Так или иначе, но неожиданно крепкая связь между странами была решительным образом уничтожена.
Добравшись до Пыталово, грех было не отдать честь жителям самой изобретательной деревни района. Стены городской автобусной станции обклеены семью видами расписаний, на каждом из которых заветный пункт пропечатан разными шрифтами, но с одинаковой ошибкой “БухАлово” и… с разным временем убытия автобуса. Кассир решительно отсутствовал. Взяли такси с ценой вопроса 800 рублей (12 евро) за 25 км туда и обратно.
У нашего водителя — тоже родня в Латвии. И свой взгляд на развитие Пыталовского района. Если верить ему, скоро единственным источником доходов населения, не связанного с госслужбой, станут вьетнамцы с китайцами: по слухам, за пять переправленных через латвийскую границу иноземцев полмилллиона рублей дают. Правда, если поймают, и срок могут дать немалый.
Живой иллюстрацией его рассказа смотрели нам вслед окна заброшенных сельских школ. В какой-то момент дорога оборвалась… бух. И мы в Бухолово. Закрытый сельпо по-партизански хранил свою тайну.
Рядом безмолвствовал опустевшим гинекологическим креслом фельдшерский пункт. На наш настойчивый стук из-за дома вышла сперва большая собака, а следом — суровая дама Ирина. “Не было никакого спиртопровода! — возмутилась она. — Нашли в земле кусок шланга, а журналисты сразу шум подняли. И Бухалова тут нет — эти безграмотные с автостанции, вообще, достали. Надоело нам уже исправлять расписание”.
Ирина пояснила, что название ее населенного пункта “Бухолово” пошло от живших в деревне кузнецов, которые бУхали молотками на всю округу. БухАли ли они после того, как заканчивали работу, история умалчивает.
На обратном пути вспоминали поэта Геннадия Кононова — просвещенные пыталовцы гордятся им и называют “пыталовским Бродским”. Как он сам относился к такому титулу, история умалчивает, но умозрительную стихотворную переписку с великим Иосифом он вел:
…Ох, немало по жизни я слышал пророческой чуши,
получал на прямые вопросы — кривые ответы…
Выпив невельской водки, с добавкой цикуты и Леты,
Встречу гостя. -Налить вам, Иосиф? Бессмертные души
не бухают, известно. Лишь клены на улицах сонных
пьют дождя самогон. Так далеко схоронен Ваш остов -
что же Вы не пришли умирать на Васильевский остров,
обещанье пустое швырнув в тиражах миллионных?..
…Мы снова на границе. Сегодня по России дежурят мальчики в ушанках. Угрюмый молодой человек в будке, узнав, что мы журналисты, неожиданно идет ва-банк: “Напишите хоть вы, что дороги у нас плохие!” Вспомнив Ларису Владимировну, деловито поясняем, что земля в Пыталово трудная, грунтовые воды высокие, все квашней бродит — ничего хорошего тут и быть не может. “Угу, — мрачно кивает головой юноша, — тогда хорошей хоть вам дороги!”
С латышской стороны навстречу двигается колонна автомобилей с латышскими номерами. Маршрут известен: бензоколонка, аптека, магазин. Пограничники, которые с ежиками на рукавах, говорят, что в России бензин почти вдвое дешевле, лекарства — в разы, а вот сахар стоит почти столько же, но все его везут, потому что слаще.
